Я нагнулась, погладила завывающую Феню по плечам, постаралась поднять с колен. Напрасно — Феня не хотела вставать и оказалось неожиданно очень тяжёлой. — Фенечка, миленькая, всё хорошо, — искренне переживая, уговаривала я. — Всё утрясётся, успокоится, будет как раньше. Совсем как раньше уже никогда не будет, но зачем расстраивать и без того ревущую женщину? — Пекас, то есть деда, тебя простил, уже простил. Да, деда? Пекас, похоже, перепугался не меньше меня и торопливо закивал головой: — Прощаю, как есть — всё прощаю, — подтвердил он. — Давай ты встанешь, и мы попьём горячего взвара? С хлебушком, да? Медом его намажем, орешками посыпем. Потом спать, Фенечка. Ты устала сегодня, трудный был день. Я убеждала Феню ласковым и тихим голосом. Таким голосом дорогие и добрые врачи разговаривают с душевнобольными, во всяком случае тогда, когда рядом нет родственников и счёт за услуги полностью оплачен. Ещё раз попробовала поднять Феню с пола: — Дед, помогай! Феня вырвалась из моих рук, несколько раз с силой стукнулось головой об пол: — Ульна! Прости! — опять взвыла она. — За что? — неожиданно рявкнул Пекас, которому, похоже, надоел весь сегодняшний цирк с конями. Феня торопливо переползла к нему, охватила деда за лодыжки и горячо поцеловала его лапти. — Виновата я, ой, как виновата! Когда ты Ульку жить к нам привёл, с тех пор и злобствую на девку. Я тогда молодая была, здоровая, мне бы своих детей нянчить — а я за твоей внучкой бегай, как собака непривязанная. Она, Улька- то, быстрая была, шустрая. Чуть недоглядела — уж ведро с водой перевернула или в тесте по пояс вымазалась, — причитала Феня. Гиперактивность, что ли? Даже если так, есть же какие-то педагогические приёмы к таким детям? Переключить внимание, позволить помогать, придумать интересное занятие. Впрочем, о чём я говорю.

— А ты её — хворостиной? — хмуро спросил дед. — Мне, значит, потом, Улькины грехи побольше расписывала, чтобы не жалел. Феня часто-часто закивала и опять приложилась лбом об пол. Нет, так не пойдёт. Если она расколотит голову в кровь или сделает себе сотрясение мозга, мне придётся её лечить. Чем это чревато, граф доходчиво объяснил. Смотреть на Фенины мучения я тоже не смогу, поэтому грозно сказала: — Хватит биться! Пол проломишь! Помогло. Феня бросила на меня виноватый взгляд и… Поползла в мою сторону. Всё повторилось, но хоть без самоистязания. Объятия ног и поцелуи лаптей, а дальше — продолжение исповеди. — Прости меня, Ульна, прости, если можешь. Злая я была к тебе. Недобрая. Приедет Пекас с ярмарки, мне пряник даст, а тебе леденец на палочке, как любишь. Вот, значит, какую сладость я всегда ждала от деда. Сахар уже научились добывать и даже использовать. Жаль, идея бы мне пригодилась. — Ты его облизываешь, улыбаешься — а я злюсь. Мои, мои детки должны леденцы сосать, а их всё нет и нет. Ведь не больная я, не увечная, не проклятая! За что такое наказание? — И сейчас не знаешь — за что? — тихо и очень страшно, спросил дед. Феня, без того зарёванная и с красным лбом, изменилась в лице. — Знаю, муж мой, — тоскливо ответила она. — Через то и деточек тебе не родила, что внучку твою невзлюбила. Пекас кивнул: — Увидели великие боги, как ты к детям-то относишься, и решили — нет, не надо ей больше малышей, она с одной справиться не может, того гляди, и душу и тело калечным сделает. Вообще-то, если быть до конца откровенной — уже сделала. Хотя надо учесть, что общественное мнение тоже приложило свою руку. Но я не хотела мести. Не хотела, чтобы Пекас возненавидел Феню. Кому от этого станет лучше? Отплатит за настоящую Ульку? Девушку не вернуть. Надеюсь, там, где она сейчас, Улька на всю жизнь получит любящую и ласковую семью.

Пекас сжал кулаки: — Нет, Феня, не будет тебе прощения. Великие боги тяжёлые грехи не прощают. И мне не будет — не досмотрел, не внимательный был, на тебя во всех бабских делах положился. Думал — пусть ты не мать ей, но всё же за мачеху будешь. Не обидишь сироту. Лицо Пекаса потемнело, губы сжались, брови ещё больше насупились. Пора вмешаться! Пока не случилось чего-нибудь похуже моего брачного договора и неожиданного возвращения! Как там Саввина сестра кричала? «Из завалинки вылезла, я сама видела!» Догнать бы малолетку, носом потыкать в ту завалинку, чтобы не привирала.

Глава 24

На всякий случай отошла подальше, за другую сторону стола. Кто его, Пекаса, знает, вдруг он сейчас за тяжёлые предметы схватится?

— Деда, ты чего за богов говоришь? — спросила я осторожно. — Может и простят, они милосердные и людей жалеют, — предположила я.

— Это ты по скудоумию своему ничего не знаешь, поди, даже имён не назовёшь! — разозлился дед. — Ну-ка, перечисли.

Я молчала. Как я могу перечислить, если не знаю, кого! Надо потом поговорить с Феней и выучить всех, а то правда нехорошо получается.

— Деда, но ты-то знаешь. И Феня тоже. Она раскаялась, вдруг боги её пожалеют?

— Нет!