Мой отец, тогда ещё просто его молодой сын, обиделся и ушёл из дома. Нанялся на работу егерем, поселился на дальней опушке.
Шло время, приглянувшуюся Пекасу в невестки девушку выдали замуж. Можно было найти другую, но сын сказал, что никого, кроме своей возлюбленной, женой не назовёт. А если Пекас не даст разрешения на брак, то придётся жениться без разрешения.
— Так можно было? — удивилась я.
— Можно, но опасно. Великие боги могут не дать детей, или наслать беды и болезни. Не любят они, когда дети противятся воли старших, — сказал Пекас.
Единственного сына было жалко, внуков тоже хотелось, и Пекас согласился на брак.
Жену сын увёл жить в избушку в лесу, что было вообще не по правилам. По обычаю молодые несколько лет, а часто всю жизнь, жили с родителями жениха. Или, когда позволяли средства, и большая семья просто не помещалась в одном доме, молодых отделяли. Если, допустим, сыновей было несколько.
Мой отец был единственным сыном, и надежды на самостоятельность не было никакой. Он и ушёл сразу в лесную избу. Такой поворот событий категорически не понравился Фене. Она ждала невестку, хотела увеличить поголовье птицы и площадь огорода, а что тут увеличишь, если женские руки как были в количестве одной пары, так и остались.
Феня потребовала, чтобы молодые вернулись жить в отчий дом. Сын Пекаса готов был к переезду, но здесь привычная программа снова дала сбой — невестка не захотела покидать домик в лесу.
— То есть её мнение учитывалось? — обрадовалась я.
— Ещё чего! Когда баба важные дела решала? Но твой отец её послушал, и они остались. Тебе год был, когда он поехал в город, торговать заячьими шкурами, смолой, берёзовым дёгтем. Зайцев господин всем разрешает бить — плодятся немерено, на поля набеги делают. В пути напали лихие люди. Ладно бы только добро забрали, но сын мой, видимо, отбиваться стал. Они его и не пожалели.
Я зябко поёжилась. Страшно жить в мире, где тебя могу убить за смолу и дёготь. Не думаю, что разбойники польстились на шкуры, раз добывать их мог любой.
Но даже тогда моя мать не вернулась в деревню. Собирала грибы и ягоды, выращивала овощи на небольшом огородике, сушила целебные травы.
— К ней много кто за травками ходил. Мази умела делать: от ожогов, от болей разных, от синяков.
Похоже, мазь от синяков, учитывая местные нравы, пользовалась особенным спросом.
— Пожар случился, когда тебе три зимы было, — вздохнул Пекас.
Столб дыма увидели с проезжающей по тракту телеги. Все знали, что в лесу живёт травница, и сразу поняли, что горит её дом.
Дом полыхал, как факел. В стороне нашли маленькую меня, в грязной рубашонке, зарёванную и перепуганную.
— Тогда много чего говорили, но как загорелось — никто не знает. Одни считали, что мать твоя сама дом подпалила, специально, чтобы с дороги увидели и тебя забрали. Другие говорили, что пожар был случайностью. Скорее всего дверь заклинило, мать сама не смогла выбраться в узкое окно, а тебя выкинула подальше от дома. Ещё думали, что ты во дворе гуляла, когда дом загорелся. Много чего тогда люди набрехали.
— Она погибла в огне? — всхлипнула я.
Стало очень жалко бедную молодую женщину, которая не успела пожить на свете. Не порадовалась семейному счастью, своему домашнему очагу, не успела вырастить дочь. Наверное, это жутко страшно — понимать, что оставляешь своего маленького беззащитного ребёнка.
Какое счастье, что у меня нет детей. Я бы сейчас точно с ума сошла от всего, что со мной случилось.
— Нет, не нашли на пепелище ничего. Человек не полено, в прах не сгорает, — сказал Пекас. — Потому и болтают, мол, малую бросила, а сама вместе с дымом на ведьмаковские игрища улетела.
— Не правда. Не могла она меня бросить. Не верю.
— Дык я раньше тоже не верил, а теперь смотрю, как ты переменилась — и не знаю, чему верить-то, — устало вздохнул Пекас.
В избу, тяжело отдуваясь, ввалилась Феня. Скинула с ног плетёные тапки, похожие на лапти, сняла платок, развязала грязный фартук.
Я опасливо продвинулась к выходу — сейчас, когда Феня узнает, что я ещё ничего не сделала, есть все шансы таки огрести хворостиной по спине. И Пекас не заступится.
— Плохо тебе? — участливо спросила Феня своего мужа.
Пекас встал, почесал бороду, задумался. Посмотрел в окно, где ярко светили оба солнца, и, вероятно, решил, что чувствует себя достаточно хорошо.
— За дровами сейчас поеду. Кто со мной в помощь?
— Ульку бери. Старая я стала лесины таскать, — быстро определилась в ситуации Феня.
Какие дрова, если мне надо к господину? Но при Фене я лучше промолчу, а то опять начнёт сокрушаться, какая я стала глупая и убогая. Уверена, что договориться с Пекасом выйдет значительно легче.