Если поручик станет приставать на предмет содержания, так и скажу: «Подарили друзья-сослуживцы, шутники и раздолбаи». Типа у нас в батальоне так принято. Или, накрайняк, если уж совсем тупердяйничать начнёт: обзову его лошарой провинциальным и пошлю на нижний уровень небытия море Спокойствия бороздить.

Но если не считать сие, прямо скажем, неоднозначное письменное посвящение, то с таким «пластунским» девайсом выглядеть я буду жутчайше круто. И респектабельно. Наверное.

Может быть, как раз его-то и стОит упрятать за пазуху? Не от поручика, конечно, а от праздных зевак.

Не-е-е, не стОит. Если не уверен, то или не делай совсем, или делай так, как будто уверен на сто тыщ мильёнов процентов. Типа, ты делал так уже раз сто. Ну, или хотя бы дважды.

Тогда шутки в сторону! Мы на войне! Ну, по крайней мере, все так думают.

Во-о-от. А на войне все средства хороши. Поэтому все предрассудки на хрен, а бинокль на шею, и идём проверять боеготовность!

– А это что у тебя такое? И зачем ты его на шею повесил? Это какой-то пластунский… И – он не договорил, наверное, не нашёл нужных слов.

– Да. Это такой пластунский. Абы кому не дают, только особо доверенным людям. Я как раз из таких. Пойдём, покажу, как пользоваться.

И мы вышли на обход. Первым на нашем пути, как и в прошлый раз, был Данилыч. Он же сержант Прокопов.

Теперь в манипуляциях с вилами участвовало народу примерно в половину меньше, чем тогда. В целом-то, мне без разницы. Я просто уверен, что никакие бандитствующие элементы на эту деревню в ближайшие пару дней не нападут. По крайней мере, те, на которых все рассчитывают. На всех остальных мои гарантии не распространяются.

– Видишь, здесь всё хорошо. По крайней мере, пока. Так что пошли. В другой раз налюбуешься, – не дал я поручику вдоволь поумиляться практическими занятиями по штыковому бою.

– Но их же теперь меньше стало! – в ответ изумился Старинов.

– Боишься, что это может сказаться на боеспособности? – предположил я. – Не кручинься! Воюют не числом, а умением. И, кстати, нам пора. Туда, где за тучей белеет гора. Туда, где синеют морские края. Туда, где гуляем лишь ветер, да я.

Рома за каким-то хреном повернулся назад. Что-то там повысматривал, а потом спросил:

– Зачем нам в горы? И никакие они не белые, это ты зря. Волга она, конечно, река широкая, только до синих морских просторов не дотягивает.

Я проследил за направлением его взгляда. Это он что, всё так буквально воспринял? Хотя, чего это я? Лермонтов у них тут ещё не родился. Так что вряд ли они здесь в школе его стихи учили.

– Это я так, образно. Стихи такие. Понимаешь? Белеет парус одинокий в тумане моря голубом… И всё такое… Ты вообще стихи читал когда-нибудь? Наверняка же, читал. Вот и это тоже стихи были. А нам сейчас не туда… в смысле, не туда, где белеет или зеленеет гора, а… – тут меня неожиданно посетила Муза, хотя, и ненадолго, конечно, но всё же посетила, и я изрёк:

Туда, где Алёшенька Раков

Возводит свой прочный блокпост.

Или форпост. Короче, придём, увидим, что там господин подпоручик возвёл. И возвёл ли.

И мы двинулись дальше.

Вышли на околицу деревни. Ну, или как тут у них называется граница жилой зоны и территории посевных площадей? Видели несколько групп дозорных, увлечённо во что-то играющих на удалении в полверсты от деревни. То, что они именно играют, я сумел очень даже неплохо разглядеть в бинокль.

Рома Елизарович также изъявил желание осмотреть территорию с применением пластунской оптики. Осматривал он её долго, надо полагать, тщательно, во всех направлениях, и даже на предмет угрозы с воздуха. Когда же, наконец, оторвавшись от редчайшего в здешних краях прибора, заметил на нём «дарственную надпись», а заметив, ещё и прочитал, то просто в лице переменился:

– Андрей, тебе его что, сам Государь даровал? Только он может офицера Андрюшкой называть. А ещё чтобы приказать на таком дорогом подарке выгравировать… Это же… это же… ты, видимо, сильный восторг в нём вызвал. Да! Верно! – Рома отчего-то весь подобрался и посмотрел на меня с восхищением. – Очень сильный, раз он тебе и фамилию разрешил переменить на Кукушкина. До преж дворянского звания. Ты, должно быть, подвиг совершил? Расскажешь?

Очень заманчиво было оставить поручика в плену подобных заблуждений, но… Но всё тайное рано или поздно становится доступно широким массам обывателей, поэтому пришлось Романа Елизарыча разочаровать: