Противник еще не прибыл, поэтому достал бутерброды с копченой колбасой и сыром и серебряную флягу с белым вином, разбавленным водой. Сев в тени куста тамариска на теплый серовато-черный голец, выход коренной породы, перекусил, думая о том, чем буду здесь заниматься? Если я правильно запомнил то, что сам напишу когда-то в будущем, сейчас примерно — точную датировку никто не знал — вторая четверть восемнадцатого века до нашей эры. Во все времена нужны воины и, чем глубже в прошлое, тем чаще войны и тем востребованнее те, кто умеет держать оружие в руках. Можно, конечно, вот прям сразу податься в дружину какого-нибудь местного царька, но я устал от недавних воздушных сражений. Да и выполнять дурацкие приказы надоело, захотелось отдохнуть. Это во-первых. А во-вторых, появилось желание вернуться на море. Теперь я знал, когда, как и куда перемещусь, поэтому не боялся, что произойдет это случайно и, по закону подлости, в самое неподходящее время. В-третьих, мне и в статусе обычного жителя все равно придется воевать время от времени. Первый бой случится через несколько минут — три четырехколесные колесницы, запряженные каждая четверкой серых ослов в специальном длинном ярме, появились на дороге справа. Как по мне, обычные телеги, которые больше подходят для доставки воинов к месту сражения или грузов. За почти тысячу лет со времен моей шумерской эпопеи этот вид боевого транспорта не изменился. Колеса все еще сплошные, не оббитые металлом и скрипят жалостливо, как старые плакальщицы, нанятые за гроши.

Я натянул боевую тетиву на лук, надел крагу на левое предплечье и зекерон на правый большой палец. После чего сложил почти высохшие вещи и обувь в баул. Пора в путь-дорогу.

Меня заметили и подогнали ослов. Наверное, боятся, что нырну в кусты, а потом в тростник — и ищи-свищи меня! Знали бы они, что спешат на собственную казнь, скорее всего, развернулись бы и дали дёру. А может, и нет. Кто поверит, что вшестером не справятся с одним⁈

Читая об этом эпизоде, я представлял разбойников более грозными, что ли. Отвык за предыдущие эпохи, что я теперь на голову, а то и на две, выше аборигенов во всех смыслах слова. На передней телеге ехали два мужика в возрасте немного за двадцать, что сейчас считается зрелым возрастом. Оба в кожаных шлемах и кирасах поверх длинных туник без рукавов. Вооружены копьями длиной около двух метров с бронзовыми наконечниками и булавами с бронзовыми, закругленными параллелепипедами с четырехугольными щипами на боковых гранях, насаженными на деревянные рукоятки. Щиты почти круглые кожаные без умбонов и на каркасе из лозы. На второй ехали два типа на год-два моложе и только у одного были кожаные шлем и кираса, а второй в стеганых шапке и куртке. Эти вооружены дротиками и кинжалами длиной сантиметров тридцать в деревянных ножнах. Щиты тоже кожаные круглые. На третьей передвигались старик, как сейчас воспринимают тех, кому перевалило за сорок, и пацаненок лет четырнадцати. Оба без брони, только в тряпичных шапочках и туниках длиной ниже колена, с однолезвийными топорами и ножами в кожаных ножнах. Щит всего один, и взял его старший по возрасту. Остановив колесницы возле холма, все шестеро, улыбаясь и обмениваясь веселыми фразами, попёрли на меня. Наверное, уже подсчитывают, сколько получат за такого молодого и рослого раба.

Я медленно поднял с земли лук и взял первую стрелу. Увидев в моих руках оружие, передние закрылись щитами, поглядывая на меня над верхним краем, не усиленным металлом. Когда я выстрелил, закрылись оба, хотя второму видно было, что целюсь не в него. Стрела запросто пробила щит, нагрудную половину кирасы и, как догадываюсь, заднюю, потому что спереди ее не было видно. С расстояния метров пятнадцать не удивительно при таком луке, стреле и, что важнее, стрелке. Следующая проделала то же самое с защитой и телом второго разбойника, который, остановившись, пытался понять, что произошло. Вторая пара начала пятиться, закрывшись щитами, но продолжалось это недолго. Самым сообразительным оказался самый старый, бросивший щит и рванувший от холма. Стрела попала ему между лопаток, прошив насквозь. Паренек, шагавший за ним, обернулся, увидел, что стало со старшим товарищем, повернулся ко мне с приоткрытым от удивления и испуга ртом. Заметив стрелу на натянутой тетиве, направленную на него, уронил топор и зажмурил глаза так сильно, что покраснело узкое смуглое лицо с почти черными губами, которые задергались мелко. Не дождавшись смерти, осторожно приоткрыл оба на самую малость, словно подглядывал в узкую горизонтальную щелочку. Длинные черные ресницы мелко подрагивали. Я послабил тетиву и наклоном стрелы показал, чтобы лег на землю. Парнишка шустро исполнил приказ, вытянувшись на низкой траве с вытянутыми вперед руками.