Он выехал из старого города и устремился в ту его часть, где господствовали маленькие коттеджи и пляжные домики: этот район был подчёркнуто открыт небесам. Стоял тёплый погожий летний вечер, и лишь несколько пурпурных облачков нарушали однообразное лимонное сияние у горизонта. Вечер — смотри и радуйся, мечта эпикурейца, а Эфрам считал себя самым продвинутым из эпикурейцев.
За ним придёт ночь — как раз подходящая, чтобы избавиться от Меган. Она практически изжила свою полезность. На донышке бутылки, какой стал её мозг, остался только липкий неэстетичный осадок.
Он всегда употреблял это выражение: избавиться. Приятный эвфемизм. Оно напоминало ему о старом глупом романе 60-х, в котором Валентин Майкл Смит очищал мир от нежелательных людей. Чужак в... как-то так[4]. Валентин Смит подходил к проблеме просто: раз, два, и отдумывал их.
С Меган он так поступить не мог: попросту взять и отдумать, коли проку от неё уже никакого. Собственно, избавляться надлежало физически, дело это оставалось личным, наименее приятной ему частью всей затеи. Убийство — дело десятое, неприятно потом куда-то заныкивать тело, избавляться от улик. Гнусь, что ни говори. К сожалению, более изящного способа не существовало. Даже сожжение неприемлемо. Опять будет хреномутия, труп так или иначе выплывет, пускай даже в форме пепла и остатков жира.
Что ж поделать, придётся засучить рукава.
Эфрам подъехал к стоявшему особняком скоплению двухэтажных кондо и нажал кнопку, сигнализируя парковочному аппарату. Воротца подались и, дёрнувшись, отъехали в сторону. Он проехал внутрь и аккуратно припарковался. Он не любил лишних телодвижений.
Он вошёл в нужный кондоминиум, не утруждая себя проверкой почты. Не должно туда прилететь ничего особенного, кроме счетов и рекламных листовок. Никто не знает, что он здесь. И, уж конечно, все, кто мог бы написать ему письмо, давно мертвы. Ха-ха.
Меган всё ещё была там, где он её оставил, в ванной.
Когда он открыл дверь, из гостиной ворвалась полоса света, выхватив её обнажённое розовато-белое тело. Она лежала на боку, полуобернувшись спиной, охватив трубы водопровода, похожая на улитку, высунувшуюся из раковины. Её длинные рыжие волосы стали матовыми и маслянистыми, в беспорядке ниспадали на плитки пола. По спине пестрили веснушки. Он часто выбирал веснушчатых девушек или девушек с родимыми пятнами. Отметины на коже суть знамения.
Он включил свет. Девушка застонала, но, разумеется, не пошевельнулась. Он не позволил бы ей этого сделать. Церебральный блок был по-прежнему активен.
Он потянулся к ней испытующим психоимпульсом. Когда зондирующий сигнал коснулся мозга, Меган вздрогнула и слабо захихикала: включились центры наслаждения. Эфрам про себя называл их наградополучателями. Там ещё кое-что оставалось. Не все клетки отказали. Их больше, чем он мог бы подумать. Ну что ж, лучше выпить её до донышка, прежде чем отпустить. Ха-ха. Не пропускай ни одной шлюхи.
Прежде всего он разблокировал её мозг: отключил частичный паралич. Девушка дёрнулась, изогнулась, как больная собака, обгадила себя жидкой тонкой струйкой и завалилась на спину. Эфрам поморщился от неприятного запаха и включил вентилятор, потом взял с полки освежитель и побрызгал им. Жимолость.
Он отложил флакончик с освежителем и осмотрел девушку. Отметины заживали, но гноились. Кроме того, некоторые пошли струпьями. Н-да, и впрямь недолго Меган осталось.
Она попыталась что-то вымолвить, каркнула:
— Слушай... хоть раз... не могу поверить... ты не...
— А всё ж придётся, — ответил он, посылая импульс в болевые центры — карополучатели. Девушка снова каркнула — всё, что она могла ещё изобразить взамен крика, — и выгнулась дугой. У Эфрама встал член. Ну, по крайней мере, немного напрягся.
Он сделал шаг к ванне и скомандовал:
— Иди сюда. Залезай. Лицом ко мне.
Он увидел её лицо: глаза тупо блуждали по двери. Вероятно, она думает о том, как бы протиснуться мимо него и сбежать. Сил у неё уже нет. Да и знает она, что он ей и шагу сделать не позволит.
Он наслаждался полнотой триумфа и подчинения девушки. Она всю дорогу сопротивлялась. Она оказалась лучше многих: те капитулировали, впадая в эдакое безумие с инвертированными ролями, начинали идентифицировать себя с Эфрамом, теряли осознание собственной личности. Скука. А вот Меган не такова. Она сражается до последнего вздоха. Молодчинка.
— Нет, — только и вымолвила она пустым голосом.
Он снова хлестнул её психическим хлыстом. Девушка дёрнулась, попыталась разрыдаться, но слёзные протоки давно пересохли. Губы потрескались от обезвоживания.
Поднялась на ноги. Снова задёргалась, как припадочная.
[4] Чужак в чужой стране (роман Р. Хайнлайна).