– Там зимой тоже было холодно, – продолжал Тим. – Однажды посреди зимы вот так же завыли собаки. Одна за другой. И электричество отключили. Мне было лет пять, так что я не всё помню… это было тоже под Новый год, потому что мама очень огорчилась, что не сможет президента по телевизору посмотреть… а папа сказал, что на телевизор ему наплевать, но он сейчас поедет и лично разберется, что там за бардак в поселке происходит. Сел на свою «ниву» и уехал.

Я слышал, как Тим сопит носом и, кажется, даже скрипит зубами.

– Мы с мамой сидели в темноте, а наш пес, Акбай, все время выл у себя в будке. Теперь я думаю, отец мог бы его взять с собой, и тогда… может быть, тогда с ним ничего не случилось бы…

Тим окончательно умолк.

– Тим, – сказал я. – Это… слушай… может, ты яблоко хочешь? у меня в рюкзаке есть.

Кажется, он даже усмехнулся там, в темноте:

– Все это время у тебя было чего пожрать? Конечно, давай, партнер…

Он вслепую поймал яблоко и с хрустом откусил. Прожевал, глотнул и заговорил снова.

– Мы сидели и ждали чего-то, вот как сейчас. Свет не включался. Телефон не работал. Зато началась метель. Там не бывает ледяного дождя, а вот снежные бураны бывают. Ветер свистел, на улице гремело железо – это с соседского сарая сорвало крышу… а потом мы с мамой услышали, как где-то недалеко стреляют. Я сначала не понял, но мама сразу приказала мне спрятаться подальше… в угол, за печку… и тогда я догадался, что это выстрелы…

Тим снова куснул свое яблоко. Пока он жевал, я прислушался: у нас за окном тоже началось необычное. То есть совсем необычное. Издалека доносились чьи-то крики и как будто даже автоматные очереди, и вороны зловеще каркали, и все это повторяло эхо. Можно было подумать, что соседи смотрят американский боевик. Но тут же я вспомнил, что вокруг никого нет. И что телевизор без электричества не работает. Это был не фильм и кричали по-настоящему.

Тимур тоже услышал эти звуки. Бросил яблоко и сжал кулаки.

– Вот так же… вот так же и тогда было, – кое-как выговорил он. – Макс… ну почему это сегодня? почему это с нами?

Тут и я не выдержал. Я ведь тоже не бесчувственный, хотя мне очень хочется таким казаться.

Я встал. Запер дверь изнутри. Потом подошел к Тимуру и сел рядом. Пружины в диване застонали.

– Все будет хорошо, Тимсон, – сказал я ему. – Слышишь? Скоро все кончится. Вон, даже собака больше не воет.

– Наш Акбай тоже больше не выл. Мама сказала, он убежал… а потом эти… которые пришли… стали поджигать наш дом. И подожгли… я помню, как он горел… пламя поднималось до неба, и искры летели…

Тим смотрел на огонь и весь дрожал, как от холода. Я не знал, чем его успокоить.

– К нам никто не придет, – говорил я. – А хочешь, я сам сейчас к Иванычу схожу? Надо же узнать, что происходит?

– Только не уходи. Нет. Не надо.

Таким я его никогда не видел. Тим сжимал мою руку. Пальцы у него были холодные. Он шмыгнул носом и сказал:

– Я тут умру от страха, если ты уйдешь.

Вы знаете: всегда я считал Тимура Астахова смелым. В сто раз смелее меня. И еще я думал, что с ним я тоже становлюсь смелее, но ему на это все равно, да и мне тоже, потому что мы и так все время вместе. Как вдруг я понял, что я ему тоже нужен.

Это было странное чувство. Но я не знал, что с ним делать. Я достал еще одно яблоко и откусил здоровый кусок.

В ту же секунду в доме загорелся свет.

Я увидел, что у Тима все лицо залито слезами. Я даже не знал, что он умеет беззвучно плакать. Он заметил, что я это заметил, и поскорее вытер лицо рукавом.

– Извини, – сказал он. – Б-больше не повторится. У девчонок это называется «паническая атака». Звучит красиво, да?

Понятия не имею, красиво это или нет. Тим никогда не был похож на девчонку.

Поэтому я не стал отвечать. Просто улыбнулся. Потом подошел к нашему старому телевизору, который громоздился в углу. Включил. На разных каналах шла всякая предновогодняя ерунда. Зато теперь мы знали время: до полуночи оставался всего час.

– Ч-черт, – вспомнил Тим. – Мы же селфи родителям не послали. Надо срочно телефоны зарядить.

Так мы и сделали. Минут через десять мы послали родителям снятые заранее картинки: такие веселые мы на фоне одинаковых елочек. Не знаю, будем ли мы еще когда-нибудь такими веселыми, подумал я вдруг.

Кажется, Тим тоже думал о чем-то таком.

– Макс, – сказал он. – Ты не обращай внимания на то, что я наговорил. Я просто испугался. Этот чертов пес… и выстрелы…

Я приоткрыл окно: на улице больше никто не кричал и не стрелял. Только какой-то небольшой грузовик не особо торопясь проехал мимо нашего забора. Синие фонари на его крыше перемигивались, как новогодняя гирлянда.

– Это аварийщики были, – сказал я. – провода чинили. Они и орали там, и своими инструментами щелкали.

– Какой же я дурак. Правда, Макс?

– Нет, – сказал я.