— Простите, — Джонсон сам не узнал свой голос, — Я пришел на встречу с Амином…

— Ой, заткнись! — человек сморщился, будто откусил лимон, — Мне вообще насрать, кто ты и что ты там. Делай, что говорят, и молчи в тряпочку!

Даг опешил. Он не привык к такому обращению. В привычном мире Джонсон считал себя уважаемым человеком. С приличной должностью в известной конторе. С весьма неплохой зарплатой. Крепкая семья, любящая жена и подрастающая дочь. Друзья-приятели на работе и вне ее. Понятное и предсказуемое окружение. Словом, Даг со всех сторон встречал сугубо позитивное отношение. На грубости нарывался крайне редко, и всегда это было так или иначе связано со злоупотреблением алкоголем. А дрался и вовсе последний раз в школе.

Теперь же его прямо затыкали — без всякого почтения и даже намека на уважение. И кто? Какой-то, извините, тюфяк в захламленном сарае?

Джонсон шагнул вплотную к столу, приняв угрожающую позу. Грудь вперед, живот втянут, глаза на выкат, кулаки сжаты. Даг знал, что выглядит не слишком импозантно, зато устрашающе. Обычно этого хватало, чтобы осадить таких же клерков, как он сам.

— Обороты сбавь, приятель! Пока по лицу не схлопотал!

К сожалению, голос опять сорвался на скромный фальцет. Фраза выдалась не столь мрачной, как Джонсон задумывал. Но внимание он привлек.

Человек за столом оторвался от своих записей. Взглянул как-то насмешливо, с иронией. Как умудренный сединами волк на расшалившегося щеночка. Потом чуть приподнялся, повел ладонью над столом. Грязные пальцы сложились в замысловатую фигуру, губы издали едва заметный выдох.

Этого хватило, с лихвой.

Джонсон не понял, что произошло. Сутулый человечишка будто разом раздался в плечах и вырос раза в два. Раньше он смотрелся заморышем, теперь же нависал над собеседником угрюмой скалой.

— Че сказал, пес? — хмурый взгляд приковал Джонсона к месту.

Он не мог двинутся, не мог и ответить. Мгновенно накатил страх, почти ужас. Нерациональный, беспочвенный, но от того не менее реальный. Руки и ноги свело судорогой, язык прилип к гортани. Даг моментально вспотел, в то время как по спине бежал чертовски неприятный холодок. Хотелось провалиться сквозь землю. А меньше всего хотелось возражать или перечить безумцу.

— Чемодан сюда! — человек протянул руку.

Джонсон отдал кейс не задумываясь. Где-то в голове голос разума кричал: «Что ты делаешь, дурень?!» Но сознательный писк без труда тонул под напором почти физически ощутимого ментального давления. Страх настолько подчинил волю, что сопротивляться приказаниям не было никакой возможности.

Человек не глядя бросил кейс куда-то за спину. Уселся, не теряя, впрочем, ни капли внушительности.

— Как говоришь, тя звать?

Даг назвался. Голос дрожал, как осиновый лист на ветру.

Человек насмешливо хмыкнул, шмыгнул носом. Грязный палец потерся о не менее чумазый лоб. Взявшись за карандаш, писарь что-то накарябал на свободном месте страницы. Очевидно, услышанные имя и фамилию.

— Значит так, Джонсон, — насмешливый взгляд уперся в Дага, прожигая почти настоящую дыру, — Забудь о том Джонсоне, которого ты знал. Нет его больше. Вернее, есть. Но это больше не ты, во как. А ты теперь вот… сюда глянь!

Он ткнул пальцем в сторону стены, Даг послушно крутанул головой.

Там, среди крючков, завешанных рухлядью, располагалось зеркало. Видавшее виды, в прямом и переносном смысле. Побитое и потрескавшееся, покрытое слоем пыли. Но все еще с горем пополам исполнявшее свое назначение: отражать тусклый свет.

Из зеркала на Дага смотрел малец лет двадцати. Стоящий на его месте, одетый в его костюм, но совершенно не похожий.

Квадратное плоское лицо, простое и совершенно не запоминающееся. Короткая стрижка, под ежик, а волосы непонятного серого оттенка. Как будто лист бумаги изваляли в грязи, а после скомкали. Глаза блеклые, невыразительные, под едва заметными бровями. Рот мелкий, нос картофелиной. Завершали облик торчащие в стороны уши.

— Такие дела, паренек, — безучастно заметил писарь, уткнувшись в свои записи, — А ты говоришь: Джонсон!

Теперь Даг выключился полностью. Какое-то время он просто стоял, не в силах предпринять ничего осмысленного. Пальцы щупали чужое лицо, глаза убеждали в том, что это действительно он. Но поверить в такой бред было совершенно невозможно. А потому ощущение нереальности происходящего многократно усилилось.

Галлюцинация. Иллюзия. Сюрреализм.

Подсознательно Даг ждал, что «сон» вот-вот закончится, и он очнется с криком, в поту, но в своем теле и в своей спальне. А потом посмеется над идиотским видением. И забудет его навсегда.

Но не тут-то было. Театр теней и не думал заканчиваться. Наоборот, абсурд набирал обороты.