Между нами внезапно влезла женщина с дикими глазами и дернула девочку за волосы — возможно, в поисках своей пропавшей дочери. Я не успела дотянуться до нее, как мне в лицо ударила птичья клетка. Сумасшедшая растворилась в толпе. Я выплюнула перо, и мы ринулись дальше. Молельный зал и чердаки храма были битком набиты, а маленький дворик кишел людьми. Монахи пытались закрыть тяжелые деревянные ворота, но мимо них просачивались целыми семьями, игнорируя крик: «Только женщины и дети!»

Это же мы: ребенок и двадцатишестилетняя женщина.

Я подхватила девочку и бросилась к сужающемуся входу вместе с десятью или двенадцатью другими страждущими, и уже ухватилась за край ворот, когда из меня внезапно выбили дух.

— Танка тут не место! Прочь, шлюха!

Толстый китаец без шеи и с грушевидной фигурой погнал нас прочь. Он не был монахом: просто какой-то местный поборник справедливости. Я отпустила девочку и попыталась обойти его. Толстяк повторил мои движения. Мы продолжали этот танец крабов, а окружающие лаяли на нас, как собаки:

— Ганка-шлюха! Ганка-шлюха!

Девочка пнула толстяка по ногам.

— Иди в храм, — приказала я. Вместо этого она вонзила ногти в его плоть.

Толпа глумилась все громче.

— Ганка-шлюха! Курица[12], живущая на воде!

Толстяк решил ткнуть девчонку шестом. Я схватилась за палку, пытаясь лишить противника равновесия, но он размером и темпераментом напоминал разъяренного буйвола.

— Шлюха! Грязная тварь…

Ворота храма закрывались. Всего три-четыре шага влево, и я смогу проскользнуть внутрь. Буду в безопасности. Буду свободна. Но как же девчонка? Пока я оторву ее от ноги толстяка, ворота уже закроются, оставив нас обеих на милость пунши и приближающихся пиратов. Я не виновата, что девчонка совершила такую глупость, и все же она пыталась спасти меня.

Крики вонзились мне в уши, пробирая до костей. Я поднырнула под качающийся шест, сорвала девчонку с ноги обидчика и буквально швырнула в сужающуюся щель между воротами и стеной, после чего сама бросилась следом, но было слишком поздно. Ворота захлопнулись перед самым моим носом, зажав рукав куртки огромными деревянными челюстями. Я стучала и пиналась, едва слыша собственный голос:

— Откройте! Я вам заплачу!

Ответом мне был грохот засова, который вставили в паз.

Теперь я стала мишенью для любой кары, которой возжелал бы для меня толстяк-пунти. Я повернулась к своему мучителю, но он растворился в бегущей толпе.

В дальнем конце переулка в лучах заходящего солнца в деревню хлынули пираты.

Я попыталась высвободить рукав, но шелк не поддавался. Упершись одной ногой в ворота, я наконец выдернула куртку, оставив в шелке зияющую рану.

В нескольких шагах появился первый пират в черной повязке. Стоявший рядом старик замахнулся на него палкой. Свист ножа, после чего трость и удерживающий ее кулак скрылись в брызгах крови. Мимо протащили за волосы женщину. Куда бежать? Переулок превратился в бурлящий котел, где сталкивались множество тел, хаотично двигаясь в разных направлениях.

Увидев какого-то парнишку, протискивающегося в узкую щель между домами, я рискнула и рванула сквозь толпу. Переулок был угольно-черным, и здесь жутко несло выгребной ямой, зато можно было спрятаться до конца налета. Я поскользнулась на чем-то жирном, рухнув на кучу мусора, когда на стенах заплясал свет факелов.

Я свернулась калачиком, зажмурилась и затаила дыхание. Какой-то парень с клочковатой бородой поднял фонарик и заглянул в переулок, оскалив зубы, словно заметил меня.

Я обдумывала защиту: вонзить ему ногти в глаза или резко ударить кошельком? Комок мусора в лицо, вероятно, лучшее решение.

Второй пират похлопал бородатого по плечу, и через мгновение они скрылись.

Я, спотыкаясь, вышла с другого конца переулка на затянутую дымом улочку, залитую красным светом. Две женские фигуры выбежали из горящего дома, за ними гнались бандиты. Бумажное окно в нескольких шагах от меня вспыхнуло. Где-то внутри молила о пощаде женщина.

Все стало ясно. Мужчины налетчиков не интересовали. Половину девушек взяли с цветочных лодок и отдали на потеху пиратам. Но я не собиралась туда возвращаться. Лучше уж умереть.

Голоса заполонили переулок у меня за спиной. Отступать некуда. Я жалась к стенам, пробираясь сквозь сумерки подальше от костров, и чуть не провалилась через открытую дверь в темную пустоту, где явственно пахло жареной курицей. Это был чей-то задний двор.

Я подергала дверь с другой стороны, но обнаружила, что она крепко заперта.

— Я ев деревни. Впустите меня! — Но в ответ на стук лишь истерично залаяла одинокая собака.

[12] Слово созвучно китайскому ругательству «проститутка».