В этой деревне, в седьмом году летосчисления Мейдзи, в доме Ушиды — красильщика — родился мальчик, которого назвали Таро. Его рождение пришлось в несчастливый день — Аку-Ниики — седьмого или восьмого месяца старого летосчисления. Его родители, простые люди старого закала, очень опечалились этим. Но добрые друзья и соседи уверили их, что все обстоит благополучно, потому что императорским указом старый календарь отменен, а по новому календарю день рождения мальчика — Китсу-Ниики, т. е. счастливый день. Родители несколько успокоились, но когда они в первый раз понесли младенца в храм, они пожертвовали богам большой бумажный фонарь, горячо моля их избавить ребенка от всякого зла. Жрец прочитал установленные древним ритуалом молитвы, осенил головку ребенка священными гохей и дал ему маленький талисман. После этого родители отправились в храм божественной Куаннон на холме, принесли и там разные жертвы и горячо помолились всем изображениям Будды, дабы он защитил и спас их первенца.
Когда Таро исполнилось шесть лет, родители решили послать его в новую начальную школу по соседству с деревней. Дедушка купил ему кисточку для писания, бумаги, книгу и аспидную доску и в одно прекрасное утро повел его в школу.
Таро был очень доволен; аспидная доска и другие обновки доставляли ему такое же удовольствие, как новые игрушки; кроме того, ему говорили, что в школе очень весело, можно играть и резвиться. А мать обещала по возвращении домой дать ему вдоволь сладкого пирога.
Они пришли в школу, огромное двухэтажное здание со стеклянными окнами, и слуга провел их в большую пустую комнату, где за пюпитром сидел господин со строгим лицом. Дедушка низко поклонился ему, назвал его «сенсей» и покорнейше попросил его быть столь добрым и научить мальчика уму-разуму. Сенсей встал, ответил также поклоном и вежливо заговорил со стариком; он положил руку на головку Таро и сказал ему несколько ласковых слов.
Таро вдруг испугался. Когда дедушка простился, ему стало так страшно, что он охотнее всего убежал бы домой. Учитель повел его в большую высокую белую комнату; там на скамейках сидели мальчики и девочки. Учитель указал и ему место на одной из скамеек. Дети смотрели на новичка, шептались и хихикали. Таро подумал, что они смеются над ним, и ему стало очень тяжело на душе. Раздался звонок. Учитель, занявший кафедру в глубине комнаты, приказал им молчать таким громким голосом, что Таро опять испугался. Стало совсем тихо; можно было бы услышать полет мухи; учитель заговорил. Таро показалось, что он говорит очень страшно.
Учитель говорил, что школа не место для удовольствий; он внушал ученикам, что они пришли сюда не играть, а серьезно работать; он говорил, что учение труд, но что надо быть прилежным, не боясь ни работы, ни утомления. Он излагал школьные правила и говорил о наказаниях за непослушание и невнимание. Дети сидели тихие, запуганные. Тогда он заговорил другим языком, как добрый отец, обещая им любить их, как своих собственных детей. Потом он рассказал им, что школа выстроена по высочайшему повелению его величества императора, для того чтобы дети стали разумными людьми, что за это они должны искренно любить своего господина и повелителя, почитая за счастье умереть за него. Он сказал им также, что надо горячо любить своих родителей, которым нелегко сколачивать гроши для платы за их обучение; поэтому грешно и неблагодарно лениться во время уроков. Окончив речь, он стал вызывать детей, каждого отдельно по имени, спрашивая о том, о чем он только что говорил. Таро слышал только часть его речи. Он весь был поглощен мыслью о том, что при его появлении в классе все дети уставились на него глазами и смеялись над ним. Все окружающее казалось ему непонятным, все страшило его, и он ни о чем другом не мог думать. Поэтому он был совершенно ошеломлен, когда учитель вызвал его:
— Ушида Таро, что тебе дороже всего на свете?
Таро вздрогнул, вскочил и чистосердечно ответил:
— Сладкий пирог.
Дети глазели на него и хихикали, а учитель с упреком спросил:
— Ушида Таро, разве тебе пирог дороже родителей, дороже долга по отношению к его величеству императору?
Таро понял, что провинился и покраснел до ушей. Дети рассмеялись, а он расплакался. Это их еще больше развеселило, и они хохотали, пока учитель, приказав им молчать, не обратился к следующему ученику с тем же вопросом. Таро продолжал горько рыдать, закрыв лицо рукавом.
Раздался звонок. Учитель сказал, что следующий урок будет уроком писания у другого учителя, и разрешил им пойти на двор поиграть.
Учитель вышел из комнаты, а детвора выбежала на двор, не обращая больше ни малейшего внимания на Таро. Это равнодушие удивило мальчика еще больше прежнего всеобщего внимания. Пока никто кроме учителя не сказал ему ни единого слова, а теперь, казалось, и тот совершенно о нем позабыл. Он снова уселся на своей скамеечке и плакал, тихо плакал, боясь, что дети вернутся и опять будут смеяться над ним.