Кроме того, сохранился черновик письма неизвестному адресату, написанный Т. Чурилиным в 1930-е, который свидетельствует о душевном состоянии поэта, его бесчисленных попытках стать частью литературной жизни: «Я не новичок в поэзии, кроме того я активно содействовал подполью в Крыму (квартира моя для явки – для вас и Е. Р. в 1920 г. Еврей Тория Абрам, подполье Евр. ячейки ПКР, материально меня и Б. К. поддержавшему). Итак: устройте мне зал в КД РАБИС, а О. Брик и Асеев выступят со словом о том – и поддержать в ФОСПе о восстановлении – в Ц.С. задержали мою карточку. Разве позорно болеть ТВС? Ну а – психоневрозом или неврозом – позорнее. Эх, пошехонская св…чь! Поддержите меня в беде. Работаю для КИПО – читал Таирову. Он – предлагает сделать оперу (новую) <…> …декадника поэта, а предлагают закрытые выступления, как идиоту, которого стыдно выпустить несмотря на то, что М. Залка, предправления клуба за открытый декадник – Киреев и Лавут – тянут Худ-Пол Совет и всячески меня третируют, как сумасшедшего и как новичка в Лит! Если можете попросите Бубнова позвонить Залке и това<…>»[75].
В 1930-е Т. Чурилин бросает все силы на роман «Тяпкатань». Об этом времени он впоследствии напишет в письме А. Щербакову: «1934 и 1935 гг. были для меня годами тяжёлой нужды, мне приходилось работать над своей книгой в неотопленной комнате без света, так как электричество было выключено за неплатёж»[76]. Во второй половине 1930-х Т. Чурилин устраивает домашние чтения в Москве, приглашает известных писателей (И. Сельвинского, В. Шкловского, Вс. Иванова и др.), это и даёт некоторый отток в тяжёлые годы литературной «ненужности».
Вышедшая в 1940 году книга «Стихи Тихона Чурилина» в некотором роде подвела итог творчеству второй половины 1930-х годов. В сборник включено также четыре текста из «Весны после смерти», так как это издание задумывалась как избранное. Стихотворения, составившие книгу 1940 года, сильно отличаются от того, что писал Т. Чурилин в конце 1920-х – начале 1930-х годов. Подобно «Жар-Жизни», здесь всё больше заметен мотив восславления жизни, замещающий прежнюю фатальность[77].
Сборник стихотворений 1940 года не дошёл до широкого читателя, сохранилось лишь несколько экземпляров. В журнале «Ленинград» появилась разгромная рецензия А.Л. Дымшица, в которой творчество Т. Чурилина характеризуется как «отравленное тлетворным дыханием декадентства», «юродствующее пасквилянтство» и «графоманство»[78].
Стилистика стихотворений в период конца 1930-х тоже претерпевает изменения. В книге 1940 года нет словотворчества, образный строй стихотворений заметно упрощён по сравнению со стихами ранних книг.
Выбиваются из общей атмосферы сборника только «Песнь о Велемире» и т. н. «детские стихотворения». Если «Песнь о Велемире» склоняется скорее к футуризму, то некоторые «детские» стихотворения, испытавшие влияние поэтики советской эпохи, привносят нечто новое в творческую манеру Т. Чурилина.
Миливое Йованович отмечает, что «лучшей частью сборника 1940 являются стихотворения, которые воспринимаются как детские. Иные из них (“Дождик-дождик”, “Сказ о лесе”, “Скверный день”, “Отчего такой мороз?”) суть поистине хрестоматийны, что Чурилина в свою очередь сближает с обэриутами, авторами стихов для детей»[79].
Примером скандирующей «скачущей» интонации является первое из детских стихотворений Т. Чурилина «Дождик-дождик», написанное в форме детской считалочки («Дождик-дождик, // Дождик – // Дождь, // Ваше непогодье!… Осень-осень, // Осенёк, // Время пред зимою»). Ритм стихотворения не гомоморфен: наряду с преобладающим хореем, здесь присутствуют перебои ритма («Я люблю любить цвет их, // Красный // Темно и ещё какой-то»), что можно соотнести с некоторыми стихами других детских авторов, где в пределах одного текста присутствует смена метров (например, «Муха-Цокотуха» Чуковского, «Посадка леса» Маршака, «Весёлые чижи» Хармса). Ритмическая организация, в целом свойственная детским стихам, соединяется с вполне «взрослыми» образами: «Очень-очень я промок, // Выпить бы с тобою // Водки перечной глоток», – обращается к осени лирический герой стихотворения.
В этом же стихотворении возникает характерная для Чурилина имитация просторечия «Мокнет-мокнет словно морж д’ // Всякий в это время годье», где после буквы «д» стоит апостроф (см. в связи с этим, например, «Комаринско-болотинский пляс Трепак», 1936 – «Эй, холоп-холоп-болярину ты раб, // В Гашнике – дыра – а’ б’… Заголя свой зад по слободам бежит // Д’’ приговаривает // Д’’// Разговаривает», где тоже для имитации просторечия использованы единичные или двойные апострофы).
[75] ФОНД ТЧ. Оп. 1. Ед. хр. 24.
[76] ФОНД ТЧ. Оп. 3. Ед. хр. 17.
[77] См.: Йованович М. Взлёт и падение поэта: К пятидесятилетию со дня смерти Тихона Чурилина // Русская мысль. 1997. № 4161, 13–19 февраля. С. 9 (далее – Йованович. –
[78] Дымшиц А. Перепутаница // Ленинград. 1941. № 1. С. 22–23. Цит. по: Альнамах Лица. С. 452.
[79] Йованович. С. 9.