Ибрай родился недалеко от реки Жаланшик. Змей там было очень много. Прежде чем подогнать табун лошадей или отару овец, пастухи бросают камни в воду, хлопают по ней шестами с тем, чтобы змеи ушли вглубь. Десятилетний Ибрай смело плавал в змеиной реке и гадюк не боялся. Однажды, купаясь с одним мальчиком, он заметил на противоположном берегу большого желтобрюха. Гадюка была, видимо, чем-то раздражена и быстро приближалась к воде. Вот она показалась на речном обрыве и, плюхнувшись с небольшой высоты, скрылась на миг под водой и вновь всплыла. Опасность была велика. Крикнув мальчику, который плавал недалеко от места, где скрылась змея: — Выбирайся на берег! В воде змея! — Ибрай стал отвлекать желтобрюха на себя. Приподняв голову над водой, полоз поплыл, не спуская злобных глаз с Ибрая. Расстояние между смелым мальчиком и змеёй сокращалось. Товарищ Ибрая был уже на берегу и начал бросать камнями в полоза. Желтобрюх снова скрылся под водой. Оглянувшись по сторонам, Ибрай быстро поплыл к берегу. Едва он успел вскочить на ноги, как желтобрюх показался в двух шагах от берега. На крик ребят подбежали старшие, и в полоза полетели палки и камни. Змея скрылась.

Ибрай рано осиротел, и когда ему исполнилось одиннадцать лет, он начал батрачить у Таутабая Байсакалова.

Когда Оспан произнёс имя Таутабая, Асыл вздрогнула. Она вспомнила встречу с ним в ауле и возле заимки.

Оспан продолжал:

— Бай был жаден, как все баи, и когда пришло время расплачиваться, он ничего не дал своему батраку. Тогда Ибрай самовольно взял из табуна лучшую лошадь Таутабая и уехал в свой аул. Живёт день, два, три. На четвёртый приезжает к нему сын бая Досмагамбет и требует коня обратно. Поспорили. Ибрай был очень сильный и выбросил Досмагамбета за дверь. Вскоре Ибрай подружился с лучшим охотником Тургая Бракамбетом и вместе с ним они добывали рога сайги, которые ценились очень дорого. Так он жил охотой до двадцати лет. Но обида на Таутабая не угасала.

Однажды Ибрай со своими друзьями такими же, как и он, бедняками, угнал из табуна бая шесть лошадей, всех их зарезал и мясо роздал аульной бедноте. Не помню, в каком году, — продолжал свой рассказ Оспан, — к Ибраю приехали пастухи из рода торе и пожаловались ему на засилие баев: они заняли лучшие пастбища, принадлежавших роду торе и на уговоры бедноты отделывались насмешками. Выслушав пастухов, Ибрай собрал около сорока джигитов, и, вооружившись чем попало, они поехали к баям.

— Если вы не заплатите за потраву и не уберётесь с земли рода торе, вам не поздоровится, — пригрозил он им. Баи решили отдать пастухам за потраву трёх лошадей, а сами перекочевали на своё пастбище. С тех пор беднота Тургая стала видеть в Ибрае своего защитника.

Помолчав, Оспан обратился к Асыл:

— Теперь ты представляешь, какой человек Ибрай?

— Да, — кивнула головой девочка.

— Был ещё такой случай, — закладывая новую порцию табака за щеку и щурясь от солнца, вновь заговорил Оспан. — Да об этом я расскажу потом. Уже видна наша юрта.

Навстречу всадникам с лаем бежали собаки.

Увидев Кекжала, они кинулись на него. В тот же миг случилось неожиданное. Кекжал вместо обороны, перешёл в наступление. От удивления Оспан даже перестал жевать свой табак. Две его лучших собаки, поджав хвост, с визгом неслись обратно к юрте. От третьей летели клочки шерсти, и если бы не голос Асыл, которая резко крикнула Кекжалу «нельзя!», противнику пришлось бы плохо.

— Ой-бормой! — покачал головой старый охотник. — Возьми за Кекжала лошадь, — обратился он к девочке.

Та улыбнулась.

— Нет, Кекжал мой друг. Я его никому и ни за что не продам.

— Ну ладно, — вздохнул Оспан. — Сейчас будем варить мясо. А ты отдыхай. Карима! — крикнул он пожилой женщине, показавшейся у дверей юрты. — Принимай гостью, — показал он на Асыл.

Девочка вошла в юрту и внимательно осмотрела её обстановку. Возле стены стояли два небольших сундучка, покрытых почерневшей жестью. Возле них — несколько подушек в старых наволочках, в углу возле двери виднелась большая деревянная ступка с тяжёлым пестом и медный чайник. На шесте висел потёртый камзол. Оспан, как и все охотники Тургая, жил небогато. Убожество юрты дополняли прокопченные дымом, все в дырах боковые и надкупольные кошмы. Пахло кислым молоком и вяленым мясом, по которому ползали зелёные мухи.

Асыл стало грустно. Она вспомнила большую, со вкусом убранную квартиру Горячкиных, в которой прожила почти пять лет, и, вздохнув, обратилась к Кариме:

— Мне бы умыться. Мыло у вас есть?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Нынче охота плохая, сайга ушла далеко в степь, — тихо промолвила Карима. — Умойся из кумана, — показала она на чайник.

Асыл, взяв чайник, вышла из юрты.