Отец Дмитрий растерялся и беспокойно заморгал маленькими глазками. Оправившись от минутного смущения, он елейно произнёс:

— Слова твои, чадо, беса радуют, произносишь ты их по своему детскому неразумию, ибо ты лишена божьей благодати как рождённая от мусульманина.

— Но ведь я крещёная, — покраснев от волнения, ответила Асыл и, подняв глаза на законоучителя, заговорила твёрдо: — Купец Ямангулов тоже лишён божьей благодати, а живёт богаче всех.

Пылающие глаза Асыл остановились на священнике. В классе кто-то тихо ахнул, лица гимназисток испуганно вытянулись.

При последних словах отец Дмитрий побагровел, ласковая улыбка на его губах исчезла. Потрясая учебником закона божьего, он в бешенстве крикнул:

— Вон из класса, кыргызское отродье!

Асыл вышла. После уроков её вызвали в кабинет начальницы.

— Отец Дмитрий жалуется, что ты не умеешь держать себя на уроке закона божьего, — заявила она сердито Асыл. — Учти, что подобные вопросы могут служить основанием для исключения тебя из гимназии. Предупреждаю, если хочешь учиться дальше, веди себя подобающим образом. Понятно? Можешь итти, — холодно сказала начальница.

Расстроенная Асыл вышла из гимназии и, завернув за угол здания, открыла калитку, ведущую в сад. Выбрав тенистый уголок, она опустилась на скамейку и горько расплакалась. Успокоившись, открыла томик Пушкина и долго сидела с раскрытой книгой. Обида на Половецкую постепенно улеглась.

Глаза Асыл задумчиво смотрели куда-то вдаль. Вздохнув, она поднялась со скамейки.

После случая на уроке закона божьего Асыл чувствовала себя ещё более одинокой.

Девушка часто уходила на окраину города, где протекал Тобол, и, усевшись на камень, подолгу смотрела задумчивым взором на степь. С высокого берега хорошо была видна широкая равнина, края которой, как бы сливаясь с горизонтом, исчезали далеко, далеко. В те дни Асыл особенно остро тосковала по степи. Она, как птица, рвалась на простор Тургая. Туда, где дедушка Рустем, туда, где так много солнца, где среди густых камышей тихо плещется река. Глаза Асыл наполнились слезами. Не будь Веры Константиновны, она давно бы уехала в степь. Недаром дедушка Рустем как-то сказал: «Собаку всегда тянет к месту, где она глодала кость, а человека — где он родился».

…Летом 1914 года врачей Горячкиных мобилизовали на войну с немцами. Устроив Асыл у знакомой чиновницы, Вера Константиновна уехала вместе с мужем на фронт. Чиновница Асыл часто попрекала её куском хлеба. Девочке стало невмоготу, и, взяв только самое необходимое, она наняла подводу и выехала в степь к дедушке Рустему. Её возчик оказался недобросовестным человеком: отъехав триста с лишним вёрст от города, он ночью уехал от Асыл. Проснувшись рано утром, девочка не нашла своего спутника, вместе с ним исчез её чемодан.

По примятой траве был виден след телеги; быстро шагая по нему, Асыл вышла к какой-то речушке.

Перейдя её вброд, девочка направилась по едва заметной тропинке, которая через несколько часов привела её в казахский аул. У крайней землянки сидела группа, казахов, в центре которой находился какой-то тучный человек в богатом бешмете, видимо, местный бай.

Асыл несмело подошла к людям.

— Куда идёшь? — глаза толстяка в упор посмотрели на девочку.

— На Каражар. Там мой дедушка Рустем живёт.

— Каражар? О, это очень далеко. Надо итти много, много дней, — отозвался один из сидевших казахов.

— Откуда ты? — продолжал расспрашивать человек в богатом бешмете.

— Из Кустаная.

— Казашка?

— Да.

— А это что? — багровея, толстяк быстро вскочил на ноги, ухватился рукой за серебряную цепочку, на которой висел золотой крестик, подарок Веры Константиновны, и с силой рванул девочку в людской круг.

— Этот крест дала мне одна русская женщина, которая любила меня, как мать, — гордо подняв голову, произнесла Асыл.

— А-а, вероотступница! — бешено заорал бай и сделал попытку схватить Асыл за платье. Перед толстяком неожиданно вырос молодой казах.

— Не тронь, — произнёс он угрожающе и поднял кулак.

Вскочили на ноги и остальные казахи.

— Она не виновата.

— Пускай идёт своей дорогой, — раздались голоса.

Пользуясь суматохой, Асыл что есть духу побежала в степь.

— Убить её надо! — крикнул ей вслед бай. Когда аул скрылся из виду, девочка пошла тише и дала волю слезам.

Ночь Асыл провела в каменной мазаре[4], а на рассвете вновь побрела неведомо куда. На третий день ослабевшая девочка упала на солонцах, где её встретил Кекжал.

Кто такой Кекжал?

История одичавшей собаки такова.

[4] Мазара — могила.