Ольга ехала домой.
А существует ли ее дом или это уже совсем чужое место?
* * *
Вот она – знакомая дверь. На обшивке длинная царапина: Степка когда-то провел железной машинкой, нетерпеливо дожидаясь, пока мама роется в сумке. У Ольги есть ключи, но воспользоваться ими сейчас как-то неправильно. Чувство, что готовишься вломиться в чужую жизнь.
Странно, конечно. Это же и ее квартира тоже.
Помедлив, Ольга нажала на дверной звонок. Звук вышел слабый, неуверенный. Женщина выслушивала шаги или детские возгласы, но за дверью было тихо.
Ольга позвонила еще раз, чуть настойчивее. Потом еще.
Тишина.
Видимо, дома никого нет. Наверное, Андрей со Степкой ушли гулять или в магазин. Скоро вернутся.
Ольга, выбрав из связки звякающих ключей нужный, вставила его в скважину. Не успела она повернуть его в замке, как дверь открылась. На пороге стоял Андрей. Взлохмаченный, с помятым лицом, в мятой же футболке, носках и без штанов. Он никогда так не ходил по дому.
– Взламываешь? – спросил Андрей.
Слишком ровный, слишком спокойный голос. Словно Ольга не отсутствовала несколько месяцев. Словно она только час назад вышла в магазин, и вот вернулась. Сразу. С батоном и молоком.
А что она, собственно, ждала? Радостных воскликов и жарких объятий? Может, ей еще хлеб-соль предложить и оркестр заказать? Нет, Ольга понимала, что так не будет. Но хоть какая-нибудь эмоция. Даже самая неприятная: злость, гнев. Но никак не безразличие.
– Нет, я… – пролепетала Ольга и заглянула мужу за спину.
Квартира тонула в полумраке, хотя день стоял солнечный, словно лучи до окон не дотягивались. Внутри бардак, запустение. И даже запах сладко-тухлый с примесью пота.
– А где Степа? Он у мамы? – спросила Ольга нетерпеливо. – У твоей или моей?
Она готова была ринуться за сыном сейчас же. Поначалу хотелось обнять и мужа, но тот держался отчужденно, так что от этого пришлось отказаться.
– Степа…
– Да, где мой сын?
Мой. Не наш. Нет никакого «наш» больше, Ольга это поняла.
Мой сын. Твой сын.
– Где мой сын? – повторила она.
Андрей опустил голову.
Отчего-то тело Ольги начало неметь. Это было так ощутимо: сначала свело в груди, потом отказали руки, шея, голова. Тяжелый камень опускался все ниже и ниже. Сейчас дойдет до ног и обрушит Ольгу на пол. Внутри зарождался страх, но женщина отчаянно давила его.
– Тебе лучше сесть, – сказал Андрей и жестом указал на пуф у двери.
Глубже в квартиру он не собирался ее пропускать.
Страх уже хватал за горло, хотелось выпустить его наружу, прокричав:
– Аааааааааа-аааааа!
Ольга рухнула на пуф. Андрей медленно закрыл за ней дверь. Затем уставился в дальнюю точку в конце коридора и сказал:
– Степы больше нет.
Страх задушил Ольгу. Внутри все обвалилось.
– То есть как нет?
Мелкие молоточки застучали в голове: «Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда. Неправда».
– Неправда, – сказала Ольга вслух.
– Он выпал из окна, – продолжил Андрей. – Десятый этаж. Смерть мгновенная.
Ее Степашка, ее сынок умер.
Умер. Какое ужасное, какое жестокое слово, как больно оно хлещет по щекам, как беспощадно режет пополам. Сына больше нет. Больше никогда не слышать его смех. Больше никогда не видеть его улыбку. Больше не успокоить его слезы.
Ничего больше нет.
– А ты где был? – дрожащим голосом спросила Ольга.
Словно это имело сейчас значение. Словно ответ на этот вопрос вернет ее сына. Степы больше нет, и какая, к черту, разница, где находились в момент его падения все остальные!
– На кухне, – вздохнул Андрей. – Варил ему кашу. Оль, я не хочу это обсуждать. Я нахожусь под следствием, я не могу выходить из дома. Я считаюсь преступником, потому что по моей вине умер мой же сын. Я недоглядел и теперь не имею даже права нормально страдать, потому что убийца – я, а убийцы не плачут по своим жертвам.
По его вине.
Но что, если виноват не Андрей, а Ольга?
Это она надолго оставила сына одного. Бросила его. Ушла и не вернулась. И ничего не сказала, а Степа наверняка ждал. Каждый день ждал, каждую минуту. Он так соскучился по матери, что залез на окно и стал смотреть, не идет ли она домой, не возвращается ли из такого далекого магазина с ненужными уже батоном и молоком? Что, если по улице в тот момент шла очень похожая на Ольгу женщина, мало ли их таких ходит, в черных штанах и черной куртке? Что, если Сте