Утаить нельзя было ничего. Эта несносная ручка писала не то, что говоришь, а то, что думаешь. Тётя была чародейкой посильнее Тиялинды, поэтому приглушить способности ручки молодая чародейка не могла, как и поставить защитный щит на мысли, который сам фильтрует информацию, выдаваемую противнику. Поэтому месть Тиялинды была слишком детской. Она так загружала свои дни поначалу разными мелкими и совершенно неинтересными событиями, чтобы ручка устала писать, а тётя читать. С ручкой не получилось, про тётю она не знала, а вот заниматься этой ерундой устала сама. Ну, какая ей разница, чем жили люди вокруг: что ели, о чём думали, о чём мечтали, какие трудности испытывали. Ещё историей королевства она интересовалась и старательно фиксировала, чтобы те, кто будет читать записи, померли со скуки. И вот она читает их сама. Дожили!

Но эти люди, среди которых она жила последнее время, решили убить её! За что? Зачем? Почему? И ещё тысяча и один вопрос. Ни на один ответа не было. Только очень непонятная нить — нить цвета синей пыли — но и она ускользнула из рук вместе со сгинувшим Туесяком. Всё было очень серьёзно. И это всё как-то было связано со скупердяем-принцем.

Чертовски красивым принцем. Эх…

Влюбилась Тиялинда в Пьера без памяти. Сразу и бесповоротно, как только увидела его.

Такой нежный, а ещё беспомощный. Ясные голубые глаза, обрамлённые густыми тёмными ресницами, сначала смотрели испуганно, а потом с надеждой. Изящные светлые брови идеальной формы придавали его взгляду мальчишеское выражение, казалось, он готов немного похулиганить, но по-доброму.

— Как тебя занесло в эту чащу? — дивилась Тиялинда.

— Всему виной магия, а ещё любовь, — томно вздохнул Пьер.

Прямой, благородный нос и высокие скулы подчёркивали утончённую красоту его внешности. Светлые шелковистые волосы обрамляли лицо нового знакомого, ниспадая мягкими волнами до плеч.

Тиялинда затаила дыхание:

— Неужели, из-за любви можно убить?

— О, красавица! — мягко протянул заблудившийся. — Из-за любви не только это можно. Из-за неё войны начинаются, жизнь кончают самоубийством, предают, убивают. Но… — Он сделал паузу. — Из-за настоящей любви. Такой, которая поднимает до небес, но и сбрасывает во тьму пропасти.

— У вас была такая? — с придыханием спросила Тия.

— Да. Но любили меня, а не я.

— А вы?

— Зови меня Пьер, красавица, и на «ты», а то я чувствую себя старым занудным стариком, — и он протянул руку для пожатия, глядя ей прямо в глаза.

Неужели, она тогда пропала? Когда заметила, полные, чувственные губы, будто созданные для нежных поцелуев, которые изогнулись в лёгкой, едва заметной улыбке. А, может, сиганула в заготовленную пропасть?

Почему-то вместе с гибелью объекта воздыханий её разум мгновенно прояснился, и Тия по нему больше не страдала, а думала холодно — в ключе анализа ситуации. Будто и не было этого месяца бессонных ночей, томных вздохов, верчения перед зеркалом, долгих ожиданий его визитов.

Конечно, красив был чертяка. Чего одна фигура стоила: стройная, высокая, она источала грациозность и королевское достоинство. Одевался он всегда богато, одежды были обязательно украшены золотом и драгоценными камнями, будто вырядился на бал, а не в лес.

Он касался её кончиков пальцев и наклонялся ближе. Дыхание нежно щекотало щёку. Он поправлял иссиня-чёрную прядь Тии и вздыхал, отодвигаясь, будто что-то ему не давало перейти черту, о которой страстно мечтала Тиялинда: его губы прикасаются её, а язык быстро прорывает преграды, и она раскрывается ему навстречу. Этот поцелуй ей снился каждую ночь с момента первой встречи, а Пьер не целовал её.

И… если быть честной, не подарки послужили причиной вспышки, закончившей жизнь принца, а как раз поцелуй. Её! Она не выдержала и, когда он как обычно замер в пару сантиметрах от её лица, сама коснулась его губ. Мммм. Сладкие, тёплые. Но он в ужасе отскочил. И с неё будто сорвали шоры, погружающие в пучину любви и неги. Они стояли друг напротив друга, разъярённые и чужие. Скандал был знатным, последствия интересными. И сейчас Тиялинда была уверена, что на принца наложили заклятие. А ещё она предполагала, что маменька или тётушка могли наложить заклятие на неё. Скорее всего, тётушка, ведь маменьке всегда некогда, всегда незачем. А тётя Лия вдруг предусмотрела, чтобы племянница, если и влюбилась, то не благодаря магии очарования, а самостоятельно. Тётушка прекрасно знала о странном образе мыслей Тии — о взаимной любви, о взаимном уважении, о равенстве. Вот маменька мужиков совсем не любила, а умело использовала, чего и дочери желала.

«Ах, — Тия опять провалилась в мысли, — какое же сладостное чувство — любить»! Оно щекотало низ живота и пьяно разливалось внутри. Всё казалось ярче, а сама жизнь полнее. И хотелось ещё, но Тиялинда отмела эти мысли, сконцентрировавшись на записях.