(прежде всего, Сун и Мин) и династиями (монгольской, Цин, Тан), корни которых целиком или частично уходили в мир воинственных кочевников евразийских степей. Последние династии правили империями, которые были гораздо больше и многонациональнее, чем царства Сун и Мин. Империя Мин на пике развития занимала 3,1 миллиона квадратных километров. Пришедшая на смену ей империя Цин (управляемая маньчжурской династией) к 1790 году раскинулась уже на 14,7 миллионов квадратных километров. Коренные китайские династии управляли тем, что, по крайней мере в зародыше, было огромным, но относительно гомогенным китайским этнонациональным образованием, к которому было присоединено лишь несколько не-ханьских территорий. В одном из недавних исследований анализируется возникновение характерной этнонациональной китайской идентичности при династии Сун в X и XI веках. Утверждается, что граничащее с одержимостью желание режима Сун вернуть шестнадцать северо-восточных префектур, потерянных в конфликте с Киданьской конфедерацией, было основано на том, что именно они (в отличие от остальных бывших владений Тан) считались этнически китайскими землями. Здесь можно провести параллели с тем, что современный Китай не может допустить отделения Тайваня (который с 1948 года фактически существует как независимое государство), но очевидно готов смириться с потерей Монголии, Амура и других северных областей, где некогда правила династия Цин. Китай вносит свою изюминку в сложные отношения империи и нации. Я посвятил некоторую часть своей академической карьеры изучению вопроса о том, почему титульная нация бывших империй вбирает в свой национальный пантеон одни аспекты имперской истории и исключает из него другие, но определение понятий “империя” и “нация” – это не просто игра для профессоров. Эти определения могут иметь важнейшие политические последствия. Статус Тайваня – самая вероятная причина того, что стало бы величайшей катастрофой, а именно войны между Китаем и США34.

Теперь вам, наверное, понятно, что я понимаю под империей. Чтобы дать ей определение, нужно учитывать, с какими проблемами и соблазнами сталкивались императоры. Ключевой характеристикой империи была гигантская территория. Она давала огромные ресурсы и влияние. Учитывая, что уровень развития коммуникаций был далек от современного, колоссальный размер империи становился и серьезным испытанием для правителей. Традиционно императорская власть была вынужденно “мягкой”. Большинство административных вопросов передавалось в ведение местным элитам и сообществам, в то время как центральная власть сосредоточивалась на том, чтобы выкачивать из населения достаточно налогов на содержание императорских армий и дворцов. Со времен Древней Греции европейцы, как правило, считали деспотизм неизбежным следствием имперского размаха. С ними соглашался и Монтескье, который, однако, в отличие от греков полагал, что города-государства неспособны защитить себя, и считал, что государство среднего размера, такое как Франция, лучше всего сохраняет баланс между потребностями во внутренней свободе и во внешней силе и безопасности. В столетие после смерти Монтескье казалось очевидным, что контролировать и развивать европейские государства среднего размера куда проще, чем огромные империи с недостаточно эффективным управлением. Это была эпоха европейских национальных государств. Во второй половине XIX века маятник власти качнулся обратно в сторону крупных государственных образований континентальных масштабов. На это было множество причин, о которых речь пойдет в последней главе книги. Главная заключалась в том, что современные технологии, в первую очередь железные дороги и телеграф, позволили колонизировать, эксплуатировать и развивать области, находящиеся в самом сердце континентов. Геополитические реалии так называемой эпохи высокого империализма (примерно 1870–1918) влияют и на современный мир. Как выразился один из редакторов великолепной новой “Оксфордской всемирной истории империй”, “предварительным условием для демонстрации власти в современном миропорядке все чаще становится размер как таковой. Сегодня в число великих и стремящихся к величию держав входят именно имперские государства: США, Россия, Китай, Индия”35.

Вторая отличительная черта империи – господство над множеством разных народов. Значимость этого факта нужно оценивать с осторожностью. В государственных образованиях, существовавших до наступления Нового времени, политические элиты обычно имели намного больший политический вес, чем основная масса населения. Императоры тратили немало времени, стараясь завоевать поддержку этих элит, и для этого прибегали к методам кнута и пряника, а также насаждали универсальные для империи идеологию и самосознание. Этноязыковые критерии, которые характеризуют большинство современных государств, в прошлом не обладали особой значимостью ни для элит, ни для масс. Периодические волнения масс, например иудейское восстание в I веке н. э., возможно и имели протонационалистические аспекты, но обычно императ