— Что вы с ним сделали? Зачем? — едва смогла выдавить я сквозь ком, разрастающийся в горле — слезы были готовы вот-вот брызнуть из глаз.

— Я? — неподдельно увилась старуха, — я ничего с ним не делала. Еще силы на него тратить…

— Он же мертв! — произнесла я, и разрыдалась, закрывая лицо руками.

Я чувствовала, как горячие слезы текут сквозь пальцы по рукам и падают на землю, и задыхалась от невозможности вздохнуть — рыдания душили меня.

— Окстись, дурочка, — прокаркала совершенно холодным и спокойным голосом Калина, — он жив-живехонек, просто чувств от страха лишился. Хорошо, хоть не обделался, смельчак, — зло добавила она и снова засмеялась.

Сквозь рыдания мне сначала показалось, что я неправильно поняла смысл слов старухи. Но как только значение сказанного дошло до моего осознания, я снова кинулась на грудь Сокола и стала слушать сердцебиение. В первое мгновение я ничего не услышала, и чуть не завыла от боли, но тут же почувствовала удар сквозь грудную клетку. Слезы моментально высохли на щеках — сердце моего возлюбленного билось, я это слышала совершенно отчетливо и даже дивилась, как я могла не услышать его ранее.

Я боялась пошевелиться, чтоб не спугнуть это ощущение — всё в порядке. Если Сокол жив, значит, все хорошо. Каждый новый удар его сердца возвращал мне радость и покой.

Не могу сказать, сколько так пролежала, но, когда я наконец смогла наслушаться сладким звуком сердцебиения любимого и обернулась, старухи уже не было — она растворилась где-то в ночной темноте.

— Соколик, — нежно позвала я, как будто стараясь разбудить спящего, — любимый…

Я бережно прикоснулась к его плечу, к волосам. Немного подумав, решила поцеловать возлюбленного, как принц целует спящую принцессу в старинной детской сказке, чтоб она пробудилась, но Сокол не просыпался.

На какое-то мгновение вернулся страх, что старуха меня перехитрила, чтобы вновь поиздеваться, и сердцебиение мне только причудилось, а жених мой мертв, так что я с силой схватила его за грудки и принялась трясти, что есть мочи, выкрикивая его имя, пока не услышала протяжный стон и веки Сокола не затрепетали — он приходил в себя.

— Что произошло, — проговорил он заплетающимися губами, — что эта старая карга со мной сделала?

Я замахала на него руками:

— Тссс, тише, не говори, а не то, не дай боги, она вернется.

— Пусть только сунется, уж я ей покажу, — злобно произнес Сокол, опираясь на мою руку, чтобы подняться.

— Что ты, что ты, не надо!

Меня поведение страшной женщины напугало не на шутку, и хоть Сокол жив, мне почему-то не верилось, что все обошлось. Возможно, она наложила на него какое-то неведомое проклятие или порчу, сглазила на всю жизнь, навела навет смертный — да мало ли что еще жуткое она могла натворить — и это только вопрос времени, когда кара настигнет моего любимого. Потому я пристально всматривалась в его лицо, чтобы сразу заметить следы изменений — если начнут расти ослиные уши, коровий хвост или что похлеще.

— Разве ты не знаешь, что про нее говорят, — шептала я жениху, в прямом смысле слова, волоча его за собой, как конь — плуг, подальше от жуткого места встречи с сумасшедшей бабкой, — поговаривают, что она ведьма, — я сделала страшное лицо для большей наглядности и воровато огляделось — вдруг Калина притаилась где-то в тени и продолжает наблюдать за нами исподтишка.

— Это все — бабьи сказки, — отвечал парень, — сама посуди, уж если б она была ведьмой и умела силы природы заклинать и тайными знаниями владела, жила бы она в таком покосившемся доме с крысами да пауками.

— Она же ведьма, а не строитель, чтоб дом себе возводить. Может, она не умеет такого, — я пожала плечами — как по мне, место жительства не отменяло возможности причастности старухи к темным силам.

— Но она бы могла приворожить к себе того, кто может строить, разве нет?

— Ага! И возись потом с этим привороженным — ни проходу, ни продыху, — возразила я, — если она не ведьма, почему ее в деревне все боятся, даже староста?

— Не боится, а связываться не хочет. Она же сумасшедшая — еще цыплят ночью передушит или у коровы молоко испортит.

— Как же испортит, если не ведьма? — попыталась я подловить Сокола.

— Как-как… Да корова такую старую каргу увидит и с перепугу месяц доиться не будет.

Я засмеялась, представив эту картину. В тишине и темноте ночи смех прозвучал наигранно и странно. Однако, Сокол меня поддержал и тоже засмеялся. Его хохот всегда казался мне очень заразительным, вот и сейчас я не смогла удержаться и засмеялась снова. За мной и Сокол.