Дело так было. Вынырнул я в сновидении из мути беспамятства и вижу — во владения я беса вступаю. Так и раньше уже бывало. И точно, как прежде ужас и немота плоти мною овладевают. Рукой не шевельнуть. Хочу перекрестить невидимую жуть, а не поднять руки... Крикнуть хочу — и не крикнуть... И помню, что обычно, в предыдущих снах я в этом месте с хриплым мычанием просыпался от напряжения. А тут напрягаюсь все сильней и чувствую какое-то движение руки. И сон не выскальзывает из-под пальцев, как прежде. Левой рукой начинаю помогать правой и крещу, крещу бесовские угодья и чувствую — отступает невидимая, сковывающая сила ужаса. Все легче движение в руке. Крещу и воплю: "Господи! Помоги мне!!!" Много раз крещу и крещу, и вот уже совсем легко рука движется, без всякого сопротивления, и ужас в горле исчез полностью... Шагаю по бесовским палатам, все в душном бархате, в пыли и паутине, затхлые места, надо сказать.
Так я и дошел до бездны, а не боюсь — знаю, что могу летать, и сил прибавилось. Все легче крещу вокруг и на самый край становлюсь, чтоб беса вызвать на действие. Точно, думаю, искусится толкнуть и себя проявит. А мысль моя — как проявит и увижу — схвачу и в пропасть сигану. В полете и расправлюсь, а сам после взмою, вылечу вверх потом. Иначе, другим способом никак не справиться мне с невидимой силой...
Пока я так думал и действовал, фигура плохая сгустилась из тяготы и сумрака с тусклым переливом, что-то вроде ватной борцовской куклы, без лица, к набитому мешку пришиты такие же набитые продолговатые мешки вместо рук, ног и головы... И движется с трудом.
Тут я его и сгреб, и вместе в бездну, чтобы от родной его земли оторвать. А как стали падать, так из него сила и вышла. Я тут беса . вниз и Швырнул, от себя отодрав предварительно. С жутким воем сгинул нечистый. А сам я вверх стал вылетать. Трудно, ох, как трудно было! Притомился. Так я в том сне до самого верха и добрался. Присел передохнуть на приступочке и задремал. А как задремал я в том сне, так сознанием вынырнул уже прямо в явь...
Однако явь эта была очень странная. Очнулся в полном сознании в темном месте... Вроде равнина какая с колючими кустами. Очнулся и понял, что все еще во сне я, что это я за границу, видимо, шагнул, победив темную силу1. Сознание острое такое было. И что поразило в этой сонной яви меня, что ветер дул очень странно, со всех сторон одновременно. Ветер дул, а темные кусты — не шелохнутся. И вдруг слышу голос: "Чего ты хочешь?" — спрашивает голос, объяви, мол, желание свое — так я понимаю вопрос. Ну, думаю, и вправду добрался я до заветных мест, дошли детские просьбы до высокой силы (то, что свыше голос, в том сомнения не было). Я себя отчетливо помню и тут же желание объявляю:
— Хочу,— говорю,— спастись: живым на свободу выйти!
- А ты был счастлив? — спрашивает голос в ответ, и в то же мгновенье, еще не договорил голос последнего слова, меня озарило вдруг, так и полоснуло острым чувством: да ведь будь я счастлив — я к свободе, может, и не стремился бы так, с радостью и в довольстве свое пожизненное заключение отбывал. В одно тончайшее мгновение я понял, что не был я счастлив никогда!
— Господи! — взмолился я пустоте, скрывающей невесть что,— как же так?! Значит, и на свободе мне не будет лучше? Что же такое — Счастье?! — возопил я и тут же от нахлынувших чувств ясность сознания утратил. Очнулся совсем разбитым и с душой больною был весь тот день и все последующее время, пока ответа искал на вопрос, что такое человеческое счастье?
Было и подозрение в душе моей, что таким способом меня отвлечь хотели от замысла основного, заставить снова в жизнь погрузиться, и там, внутри жизни, искать интерес. А какой интерес может быть в нашей жизни, что вокруг нас течет мутной волной? Никакого и нет, если, конечно, ты не из тех, кто любит в мутной водице рыбку ловить — тогда другое дело... Однако быстро я понял, что подозрения мои наивны. А счастье — состояние души нашей — особое и у всех сходное. Другое дело, что краткость разная и сила чувства разнится. Как отчизна наша — переживают люди по-разному, а предмет один и тот же, без перемен. Другое дело, что само счастье описать нельзя! Счастье только узнать можно, когда оно к тебе придет.
А до того — неведомо чувство, все равно что у девицы, не испытавшей любовной утраты невинности, и сладость неведома. Другое дело, что не всегда сладость бывает у ггоступившейся честью, даже очень редко сопровождается боль потери сладким чувством... Не этоя искал, однако, не описание чувства, а искал ответа на вопрос, что есть счастье вообще, в смысле приема одного и того же, каким бы путем ни шел!.. Мучился ужасно, потому что понял — не пойму я про счастье, не сойти мне с места, навсегда я приморожен буду тоскливой мыслью к тому, чего не добрал я в этой жизни. А нет ностальгии страшней, чем по такому, чего никогда не было. Маразмом это называется! Трясина и слабоумие старческое!
ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?