В тот августовский день он доставил туда очередное донесение и возвращался назад знакомой дорогой. Спустившись в неглубокую долину, легкой рысью поднялся наверх и наткнулся в степи на казачий разъезд. Казаки бросились в погоню. Когда до города оставалось верст пять, беляки начали догонять и открыли стрельбу. И попали в Ласточку. Кобыла взвилась на дыбы, сбросила Пашку, тот покатился в промоину.
Понимая, что бежать бесполезно, сорвал с плеча карабин и открыл стрельбу по налетавшим казакам, выбив одного из седла. Тут бы мальчишке и конец, но спас случай. Из-за недалекого увала[note=n_12][12][/note] вымахнул полуэскадрон[note=n_13][13][/note] красных. Донцы, развернув коней, унеслись обратно.
– Ты чей будешь, хлопец? – подъехал к вставшему на ноги парнишке загорелый командир в буденовке, бросив в ножны шашку.
– Связной из Второго ударного полка, – отряхнул тот от земли колени.
– Молодца, не испугался, а как зовут?
– Судоплатов Пашка.
Подскакал ещё один, ведя в поводу Ласточку. Та оказалось цела, лишь на крупе ссадина.
– Ну, живи долго, Пашка, – улыбнулся командир и отдал команду: – Полуэскадрон! Рысью марш-марш!
Дробно зацокали копыта.
Проводив взглядом исчезающих в лазоревой степи конников, Пашка забросил за спину карабин, подтянул подпругу на испуганно косящей глазом Ласточке, взобрался в седло, тронул лошадиные бока шенкелями[note=n_14][14][/note] и иноходью направился к городу.
Николай слово сдержал, за это время он дважды навещал брата. В первый раз познакомился с Бубновым (оба понравились друг другу), а во второй завез Пашке подарок – короткий кожушок с выпушкой и кубанку.
– Скоро осень, а потом зима, не будешь мерзнуть, – потрепал по худому плечу.
Между тем обстановка на Южном фронте ухудшалась. После начавшегося в мае наступления армий Деникина[note=n_15][15][/note] красные части отошли из Донской области, оставив Донбасс с Харьковым, а с тыла их теснила белоказачья конница Мамонтова и Шкуро. Когда последняя стала подходить к Никополю, дивизия с боями отошла в Кременчуг, а оттуда двинулась на Николаев.
Глава 2. Жемчужина у моря
У горизонта гремела канонада, моросил дождь, полк по осенней грязи отступал на Одессу. Бойцы в обхлестанных шинелях сапогами месили грязь, за ними понуро шла конница, вихлялись тачанки и катились трёх дюймовки в упряжках, позади скрипел обоз.
– Но! – нахлестывали ездовые тощих коней, те из последних сил натягивали постромки.
Под брезентом одной из санитарных повозок в числе других метался в тифу Пашка. Он захворал четыре дня назад, температура поднялась за сорок, губы обметало сыпью. Изредка у повозки возникал Иван, поил его из фляжки и снова уходил вперед, к связистам.
Хмурым утром вошли в город, сапоги, подковы и колеса загремели по булыжнику.
– Подтянись! – хрипло орали командиры, в ответ – звяк амуниции, хрип лошадей и тяжелое дыхание. Наконец где-то в центре раздалось желанное «Стой!», начали размещаться в брошенных казармах. В одной наскоро организовали лазарет, перетаскали туда раненых и тифозных. К вечеру Пашка очнулся на соломенном тюфяке, рядом стояли брат и Бубнов.
– Ну как ты? – наклонился Николай.
– Ничего, – бледно улыбнулся мальчишка. – Только голова кружится и жар сильный.
От соседнего больного, выслушав того стетоскопом, подошел фельдшер в застиранном халате.
– Вы кем будете мальчишке?
– Я брат, – ответил Николай.
– Сослуживец, – буркнул Бубнов.
– Ну, так вот, товарищи, – отвел их чуть в сторону фельдшер. – По возможности нужно определить его в больницу, иначе погибнет. У меня ни лекарств, ни условий.
– Ясно, – переглянулись оба и, попрощавшись с больным, вышли из лазарета.
На следующее утро Пашка очнулся в светлой палате на койке и попросил воды.
– Где я? – оторвавшись от поилки, спросил у сестры милосердия в белой косынке и фартуке.
– Ты, мальчик, в городской инфекционной больнице, – ровным голосом ответила она и сунула ему под мышку градусник. Затем появился благообразный старик в таких же белых шапочке и халате, присел у койки.
– Нутес, посмотрим вас, батенька.
Завершив осмотр, сказал сестре несколько слов по латыни (та кивнула), вслед за чем перешёл к следующему больному, а таких в палате был десяток. Началось лечение. Спустя месяц, в первых числах октября, похудевший и с бритой головой, Пашка был выписан из больницы.
У кастелянши он получил свою пахнувшую дезинфекцией одежду, попрощался с лечащим врачом и сёстрами, которые за ним ухаживали, и вышел из дверей больницы в новую жизнь. А новой она была потому, что на третий день после его госпитализации красные части оставили Одессу, её заняли белые. Встал вопрос, что делать дальше?
Куда отошел фронт, мальчишка не знал, да и сил его догонять не было, а в городе он никого не знал, следовало как-то определяться. Про Одессу